Кубики

Иногда события, происходящие с нами, кажутся простыми и понятными, словно лежащие в картонной коробке двадцать деревянных кубиков – пять по горизонтали и четыре по вертикали. Можно при желании развернуть, но всё равно, как ни крути, получается двадцать.

Надпись на коробке – «Азбука», нанесённая ещё в советские времена, осунулась и стала менее заметной, словно старушка, отдавшая свою красоту беспощадному и жестокому времени. Яркие краски испарились в воздухе, и на плёнке воспоминаний осталось только чёрно-белое кино. Даже звук куда-то пропал, размашисто размазывая тишину по светлому экрану в кинотеатре.

Персонажи лишь раскрывают рты, а смысл разговора можно понять только по надписям на обратных сторонах фотографий из старого альбома. Кубики, прижавшиеся друг к другу, смотрят на тебя испуганными глазёнками. Они показывают наклеенные на их грани потрескавшиеся картинки из мультфильмов нашего детства.

Вот в левом верхнем углу лежит кубик с буквой «А». Рядом с ней изображен Айболит в белом халате со стетоскопом наперевес. За ним прижухалась пузатая «Б» с нависшим над ней весёлым Буратино, который всё ещё пытается проткнуть носом нарисованный на холсте очаг Папы Карло. В середине гордо стоит Кот в Сапогах, поставив одну ногу на букву «К». У правой стенки жужжит Муха-Цокотуха. Кажется, что её «Ж-ж-ж-ж» проникает в наш кинозал с одним только сидящим тут зрителем.

Это, видимо, я, похожий на юнгу рядом с буквой «Ю» на кубике. Кушаю попкорн и наслаждаюсь просмотром немого фильма, слова которого давно забыты. Играет пианино, чтобы скрасить захватившую кинозал тишину. Вдруг откуда-то снизу, из колонок, отвечающих за басы, прорывается:

– У тебя развязался шнурок.

– Это Вы к кому обращаетесь? – с задержкой реагирую я на реплику невидимого собеседника.

– Да знаю, знаю, – отвечает недовольно моим голосом некто третий.

Картинка экрана сменяется, заслышав наш разговор. Я вижу главный спортивный стадион Баку. Он находился на Инглабе. В чаше арены – чёрные беговые дорожки, огибающие зелёное футбольное поле и зажимающие его, несчастное, в замкнутое кольцо. Это потом будут строить стадионы исключительно для проведения футбольных матчей. Сейчас же всё совмещено – и футбол, и лёгкая атлетика, и другие виды спорта.

Белые свежеокрашенные линии дорожек строго разграничивают движение бегущих вдоль них ребят. В одном из отстающих я узнаю себя – длинного, худого подростка с развязанным шнурком.

Свободные от узлов верёвочки предательски мотаются в разные стороны на кедах, пытаясь подлезть под соседнюю ногу. Ещё немного, и я точно упаду, уткнувшись носом в шершавую поверхность беговой дорожки. Дыхалка подсела, не давая мне бежать быстрее. Эх, если бы я знал, что так произойдёт, то не принимал бы участия в предыдущем забеге. Только из-за этого бегу сейчас не первым. На дальних дистанциях я всегда был лидером в классе. А сейчас – что же, приходится довольствоваться третьим местом. И, как назло, шнурки «просят» на время остановиться. Торможу, завязываю и снова бегу. Нет, не успеть вырваться, не успеть…

– Ну что, сынок, возьмёшь меня с собой на стадион? – по кинозалу разносится голос Папы. Он тоже хочет пойти со мной на школьные соревнования по лёгкой атлетике.

– Нет, не надо, я лучше сам, – отказываю я отцу. Как же – мне будет стыдно перед одноклассниками. Они придут одни, а я, как папенькин сынок. Стыдно, стыдно...

Но, если бы Папа был на трибуне, он отговорил бы меня бежать первый забег, и я сохранил бы силы для главного старта…

Ветерок, размахивая своими большими ручищами, упирается мне в грудь, мешая бежать. Сердце стучит, пытаясь выпрыгнуть наружу и оставить своего хозяина без победы. Ватные ноги всеми силами тянут к земле, словно шепча: «Всё кончено, остановись, не спеши, ты в любом случае не будешь первым».

Не буду первым? А мне так хочется всегда быть именно лидером, победителем! Но годы – годы берут своё. С крайней дорожки ты переходишь на вторую, а со второй – на третью. И вот ты уже на предпоследней. Понимаешь, что не догнать, шнурки развязались, а впереди парни на порядок шустрее и моложе. Ты уже отказываешься от большинства забегов, предпочитая роль болельщика в большом спорте.

Жалко! Был бы Папа рядом, он мне подсказал бы, какое соревнование выбрать сейчас… Но я не взял его с собой в тот день и остался один. Один на всю жизнь...

На экране опять появились кубики. На букву «Н» взгромоздился Незнайка с веснушчатым лицом и в большой, не соответствующей его росту шляпе. Кажется, что его голубые глазки с укором смотрят с экрана на единственного зрителя в зале.

Появляется буква «Ж» – Жар-птица кружит вокруг многозубого символа, пытаясь сесть на одну из пик. Всё, уселась. Сейчас схватить бы её за хвост и увезти на лодке с большой буквой «Л». Но кубики на то и кубики, нужны только затем, чтобы учить людей различать буквы, а для строительства судьбы требуется другой материал. Выкладывать слова, пацаны, мы должны научиться сами. С ошибками, неправильно расставляя запятые и забывая, где надо, ставить точки.

Всё же обидно… Если бы Папа был со мной, он научил бы меня правильно создавать предложения из простых кубиков. А теперь?.. Теперь приходится сетовать только на себя и на Бога, унесшего родного человека так рано.

Эпилог

Ночь… Мне снится сон. Папа, очень уставший, приходит с митинга оппозиции. Он весь день играл там на контрабасе, хотя, на самом деле, в жизни никак не был связан с музыкой. Мы с бабушкой Полей встречаем его.

– Кажется, у меня температура, – говорит отец, прикладывая руку ко лбу.

– Тогда завтра не ходи на работу, – просит его бабушка.

– Да, конечно, не пойду, – говорит папа и, держась за шкаф, вдруг сползает вниз. Глаза его стекленеют. Я понимаю, что он умирает.

– Папа, папа, не умирай! Я должен прочитать тебе этот рассказ! – кричу я, смотря ему прямо в застывшие глаза.

Папино тело дёргается, и я понимаю, что он ожил. Значит, мне удастся передать свои извинения за то, что не взял его с собой на соревнования в тот день…

Бог всегда нам даёт шанс исправиться. Хотя на этот раз извинения будут приняты лишь в сновидении и через тридцать с лишним лет...