Борисоглебск встретил меня яркими солнечными лучами, радостно обдувая лёгким тёплым ветерком. С трудом пробираясь взглядом сквозь блики света, я заметил сидящих на потёртой скамейке возле подъезда трёх её завсегдатаев – тётю Кристину, бабушку Вилену и Василису Ивановну. Каждой было лет за семьдесят. С наслаждением лузгая «Богучарские» семечки местного производства, в ядрёно-зеленых упаковках с круглыми жёлтыми подсолнухами, они напоминали живые светофоры. Так женщины распределяли потоки входящих и выходящих жителей нашего дома, перемывая косточки каждого без исключения.
Тётя Кристина сегодня смотрелась нарядно – повязанный на голове белый платок прекрасно сочетался со светло-голубой кофточкой под цвет её глаз. Завершала ансамбль большая собственноручно вышитая синяя розочка на нагрудном кармане. Видимо, сегодня был какой-то христианский праздник. Постоянно посещая церковь, Кристина Тимофеевна знала об этом всё. Втайне крещёная ещё в советское время, она пришла к Богу уже в наши дни.
Бабушка Вилена, в отличие от подруги, была одета в строгое серое платье. На голову, по самые глаза, она натянула что-то вроде кепки с небольшой дырочкой у левого уха. Девочку при рождении назвали в честь вождя советского пролетариата Владимира Ленина – В. И. Лена. Ярая ленинистка и сталинистка, она до сих пор верила в непогрешимость вождей Советов.
У Василисы Ивановны на плечах роскошно размещалась вязаная шаль кофейного цвета. Она раньше работала путевой обходчицей и не верила ни в Бога, ни в дьявола, а полагалась только на свою мощь и природную смекалку. Несмотря на разнополярность политических взглядов, бабушки вполне находили между собой общий язык.
Тему разговора, как всегда, задавала коммунистка Вилена Кондратьевна. Она, подбрасывая дрова в огонь, разжигала жаркое пламя полемики и споров. Следуя историческому принципу своих учителей: «Из искры возгорится пламя», старушка начала привычно с жалобы:
– Воды с утра уже нет. Сталина бы сюда, вмиг бы порядок навёл.
– Креста на них нет, – вторила верующая подружка, несколько раз перекрестившись, – ничего, на Страшном суде зачтётся.
Объединив, несомненно, самые незыблемые и явные авторитеты старшего поколения, подружки подспудно искали хоть какой-то защиты от произвола водоканала, регулярно отключающего подачу воды в общежитие. Находясь в одной лодке, генералиссимус Советского Союза и христианский Бог смотрелись с первого взгляда неуместно, но негодование было настолько велико, что для усиления эффекта возмездия все средства были хороши.
– И сколько же я раз звонила этим козлам, всё бестолку, – здесь Василиса Ивановна смачно выругалась, помогая соседкам оформить праведный гнев в конкретное действие.
Бабушка Кристина и тут перекрестилась, уже за подруг. Видимо, она просила отпустить грехи, а их скопилось на троих достаточно. Еще в шестидесятых они любили бегать вместе на танцы в клуб и «зажигать» с местными пацанами. Ошибки молодости и общие воспоминания ещё больше сплачивали подруг. Сейчас, в солидном возрасте, им не надо было делить мальчишек, а прошлые обиды поросли бурьяном и давно были забыты.
– Ну скажи, сосед, – увидев меня, выходящего из подъезда, продолжала Василиса, – куда все они рвутся к власти? Управлять не умеют, только деньги горазды хапать и на своих проституток спускать, – cделала заключение бывшая путевая обходчица, опуская руку подруги, третий раз желающей сотворить крёстное знамение. – Бога нет, сколько раз я тебе об этом говорю.
Тема разговора завязывалась острая, и мне неудобно было сразу уходить после обращения по такому поводу, да и спешить никуда не надо было. Я присел возле бабулек и стал слушать их дальнейший спор.
– Вот-вот, – поддакнула третья – коммунистка, – Сталин хоть и учился на семинариста, но эту ересь отверг.
– Да!? Кто же тогда всё это создал? – бабушка Кристина развела руками, будто желая охватить наш двор с домом и городом, а затем и целый мир в придачу.
– Природа! – одним словом ответила Вилена, зажав в левый кулак кусочек своего платка.
– Какая такая природа? От неё то ураганы, то дожди, то магнитные бури, вот давление как скачет… Это хаос, а от хаоса может родиться только хаос, – сделала заключение Кристина Тимофеевна, выразительно пригвоздя природу к позорному столбу, – наш Бог, как та аккуратная хозяйка, всё по полочкам разложит и пыль заодно вытрет.
Закончив мысль, бабушка повернула голову в сторону храма Бориса и Глеба, одной из главных достопримечательностей города. Глаза её на мгновение налились малюсенькими слезинками. В эти капельки горечи старушка вместила всё: и раннюю потерю сына в Афганистане, и смерть мужа от инсульта, и собственное пристрастие к водке, и, наконец, прозрение, обретение веры. Христос был для неё не просто неким посторонним Святым, в нём она видела своих родных людей. К ним, и только к ним, она обращалась во время молитв.
– Поди, сейчас не хаос. Смотри, как воруют миллионами, – Василиса не дала подруге дальше расстраиваться и продолжила разговор, представляя жирного и пузатого бывшего своего начальника Федьку Хвостова. На их работе, на станции, ходили слухи, что он крупно подворовывает. Недаром выстроил за городом двухэтажный дом с прудом.
Женщина в молодости была влюблена в этого пройдоху и карьериста, но он выбрал другую. Сделав от Федьки неудачный аборт, она не смогла впоследствии иметь детей. Злость и обида остриём ещё сидела в душе Ивановны.
– Какими миллионами – миллиардами, – увеличивала ставки бабушка Вилена. В её глазах ещё стояли цифры, обозначающие размеры состояний российских олигархов, напечатанные в «Комсомолке», – А мой отец и гвоздя государственного не взял.
Да, действительно, её отец, член партии, – Кондрат Федорович Верхозванцев, был честнейшим начальником складов стройматериалов, располагавшихся именно в том самом храме Бориса и Глеба в тридцатые годы. В разграблении и перестройке церкви он участия не принимал, назначен на руководящую должность был уже после. Втайне он молился, чтобы Господь не покарал его детей за эту работу, но комсомолка Вилена об этом не догадывалась. В тридцать седьмом году, как водится, Кондрат был посажен по ложному доносу за антисоветскую агитацию, в пятьдесят седьмом вышел, но до конца жизни был верен делу Ленина и Сталина, что привил и своим двум дочерям.
– И всё мимо нашего с тобой народного кармана. И где же твой Бог? – прищурив с укором глаза, обратилась к Кристине бывшая обходчица.
– Он не мой – общий, а этим чертям гореть в аду! – парировала, чуть повысив голос, постоянная посетительница церкви, встав на защиту Всевышнего.
– До ада далеко, а вот до него близко, – сделала заключение Вилена Кондратьевна, ткнув указательным пальцем вверх, видимо, намекая на главу нашего государства. Она до сих пор стояла на принципах: «Хороший царь и плохие бояре».
– Да, голыми пришли – голыми и уйдут. Либо в тюрьму, либо поближе, на кладбище, – продолжила виртуально бичевать взяточников и казнокрадов Кристина.
– Был бы Сталин, – вздохнула коммунистка. Если бы у неё под рукой, а не в серванте в квартире, был красный советский партбилет, она бы его вытащила и поцеловала.
– Да, Сталин тебя бы первой в ГУЛАГ отправил, и нас вместе с тобой за такие разговоры, – жестко отрезала ни в кого не верующая подруга.
– Сталин был наш Бог, в него мы верили, – продолжила Вилена, – без веры человеку нельзя – скурвится, превратится в фашиста.
– Я вот не верю ни в кого, разве я зверь? Ну, ты скажешь! – удивленно спросила Ивановна, никак не ассоциируя себя с нацистами.
– Это я так, в фигуральном смысле, – смягчившись, ответила Кондратьевна, – Вот действительно, ты в своего Кольку верила, а он тебе рога и наставил.
Колька был последним мужем Василисы Ивановны. В молодости – красавец, сварщик, при деньгах, он приехал с БАМа, где зашибал по тем временам огромные деньжищи. Но впоследствии, к сорока годам, запил, став обузой для молодой ещё женщины.
– Да, я его взашей и прогнала, а теперь вот одна кукую… Царствие ему небесное, помер уже давно от водки, проклятый. Сейчас бы приняла обратно, простила, а поздно…, – теперь уже у «железной» обходчицы в глазах появились предательские слезинки, показывающие всю её внутреннюю доброту и сердечность.
– Вот, сосед, чего молчишь? Молчун выискался. Что ты обо всём этом думаешь? – бабушка Вилена решила втянуть меня в жаркую дискуссию.
Я пожал плечами и, улыбаясь, ответил:
– Охватить всё невозможно, понять тем более, – пытаясь не становиться ни на одну из сторон в споре.
– Скажи, ты в Бога веришь? – этот животрепещущий вопрос задала, конечно же, тётя Кристина.
– Скорее, я его ищу, чем верю, – задумавшись на секунду, продолжал я отвечать бабушкам.
– Как это? Что он, иголка в стоге сена?
– В сердце ищу, в душе.
– И долго ты собираешься его искать? – всё наседала и наседала на меня Кристина Тимофеевна.
– Не знаю. Когда найду, обязательно скажу, – без агрессии, улыбнувшись, отреагировал я на упорство бабушки.
– Пустое это всё! Иди к коммунистам, там вся правда, – вступилась за меня Вилена Кондратьевна, махнув рукой на верующую подругу.
– Где же ей взяться, этой правде? Они тоже воровали, – подытожила Василиса Ивановна, решив отгородить меня и от христианского общества, и от коммунистической партии.
– Воровали, только не столько, как эти, – не унималась Вилена в своём агитационном напоре, но, понимая никчемность попыток, продолжила: – Ладно, не слушай бабкину брехню: то Бога нет, то Бог есть, – пёс его знает. Вот помрём, там и разберёмся. Встретит нас архангел Гавриил возле ворот – и поймем сразу, что к чему.
– А тебя не Гавриил будет встречать – с одной стороны Ленин, а с другой Сталин, и на табличке будет написано: «Светлый Путь». Вот так! – тётя Кристина не хотела быстро сдавать позиции.
– Хоть бы и так, не испугаюсь, я перед ними чиста, – гордо произнесла бабушка Вилена, выпрямившись и округлив свою комсомольско-коммунистическую грудь, одновременно смахнув с носа откуда ни возьмись прилетевшую жужжащую муху.
«Видимо, это моя!» – подумал я, вспомнив не то с гордостью, не то с раздражением недавнее столкновение с насекомым в квартире. Муха, недолго думая перелетев на руку Кристине Тимофеевне, начала гордо прохаживаться по ней, суетливо перебирая всеми своими шестью ножками. Несколько секунд женщина отказывалась её замечать. Но, видимо, информация о лёгком щекотании постепенно через нервные окончания всё же дошла до головного мозга и подала команду «Фас!». Ладонь другой руки с пронзительном визгом хлопнула по импровизированной взлетно-посадочной полосе.
– Чёрт, пристала..., – с надрывом произнесенная фраза c упоминанием злого духа, мягко говоря, не вязалась с христианским запретом на сквернословие. Бабушка Кристина поняла, что переступила черту, и несколько смутившись, всё же явно не подала виду, что стыдится случайной осечки.
Но и соседки, занятые глобальными разговорами, не заметили чертыхания подруги. Несмотря на такие жертвы, муха не была повержена, а бодро понеслась к открытой незащищенной голени Василисы Ивановны, возможно, там ища защиту и спокойствие. Однако перевести дух на упитанном теле бывшей железнодорожной обходчицы ей не пришлось. Практически пустой пакет «Богучарских» семечек стал последним предметом, который видела в жизни эта маленькая беззащитная чёрная точка. Бац! Ловким движением женщина, изящно перегнувшись через свое бедро, прихлопнула муху щуршащим жёлто-зелёным пакетом.
– Что-то я давно не видела Лëлю? – продолжила, как ни в чем не бывало, Василиса, будто бы сейчас не было никакого убийства насекомого. Почему она после акта возмездия вспомнила отсутствующую подругу, мне не было понятно, но произнесенной фразы было достаточно, чтобы электричка «Жердёвка – Борисоглебск» на всех порах уже приближалась к городу…
