Стая серых воробьёв бандитской наружности с остервенением бросилась мне под ноги, разглядев небольшие крошки хлеба, лежащие на тротуаре. Я на секунду затормозил, чтобы, не дай Бог, не наступить на живых существ, перегородивших путь. Воробышки появились будто бы ниоткуда, из некой дыры в воздухе, возникшей вдруг возле входа в парк.
Открывшийся портал безжалостно вонзил в окружающее пространство сверкающие стрелы. Внутри нервно сияющего блюдца бесчисленное множество вихревых потоков ярко-голубого цвета закручивались в спираль. Они молча исполняли бешеный шаманский танец, захватывая время под свой контроль. Мгновение, и кротовая нора исчезла, не дав насладиться яркими красками неожиданного сбоя в мироздании. Не получилось и разглядеть толком, что находилось по ту сторону открывшегося туннеля...
«Может, показалось?» – подумалось мне. Я старался подходить к необъяснимому с весомой долей скептицизма. Сначала искать простое объяснение странным явлениям, а затем уже добавлять в блюдо мистические приправы. Так проще жить. Иначе, с моим любознательным сознанием и желанием во всех событиях искать философское начало, можно угодить прямиком в дурку.
Воробьи тем временем, быстро освоившись на новом месте, как ни в чём не бывало начали подбрасывать вверх крошки хлеба. Пока частички зависали в воздухе, птицы вытягивали свои шеи максимально перпендикулярно земле, чтобы пища при падении без задержки проникала им прямо в желудок. При этом пернатые за время разбойного нападения, расталкивая упитанными боками друг друга, чирикая и грозно подпрыгивая на асфальте, успевали вдрызг разругаться между собой.
Только один из воробышков держался несколько обособленно от общей шебутной кучи. Зажав в клюве мелкую бусину жёлто-медового цвета, он, с гордостью нахохлившись, делал прыжочки чуть реже остальных собратьев. Вертя в разные стороны головой, единоличник будто искал кого-то, стреляя во все стороны чёрными точечками глаз. Увидя меня, он застыл, как вкопанный. Затем начал медленно клонить голову набок, оценивающе разглядывая мою фигуру с головы до пят. Гляделки продолжались недолго. Серый попрыгунчик разжал клюв, и бусина вывалилась на землю.
Тут же сотни лучей заиграли на гранях самоцвета, будто бы каменная крупица поймала в себя объёмную дозу солнечного света. Приняв благо от Светила, янтарная красота явила городу разноцветную радугу, раскинутую перед входом в Борисоглебский парк.
Падение минерала, очевидно, стало отмашкой для воробьиной стаи. Птицы поднялись на метр от земли и устремились дальше в поисках очередного съедобного хлебобулочного островка. Кто знает, возможно, пернатые, скрывшись за деревьями, улетели через другой открывшийся портал в иное измерение.
Мысли в моей голове, сидевшие и так не совсем чётко и основательно, потеряв последнюю стройность, вконец рассыпались под воздействием воробьиного анархического общества.
Дааа!.. Борисоглебский сквер встретил меня лихо и суетливо, но я сегодня не собирался в нём задерживаться. Уютная скамейка под большим раскидистым дубом, где я часто сиживал в раздумьях, посмотрела на меня с укором, смирившись с одинокой субботней участью. Казалось, что облезлая краска на деревянных досках скамейки ещё больше осыпалась, а когда-то кем-то оставленная надпись «Коля + Света = Любовь» поблекла и забилась грязью.
Торговый день малонаселённого городка должен был сегодня порадовать меня другими впечатлениями. Я ускорил шаг, и быстро пройдя сквер, очутился у входа на городскую ярмарку. В этом месте концентрация торгово-рыночных взаимоотношений на один квадратный метр просто зашкаливала. Россия, погрузившись в капитализм, так и не смогла вытравить из себя социалистические идеалы. Поэтому, стоя враскорячку одной ногой в системе, где правит капитал, и не сдвинув вторую ногу с поля равенства и братства, наша страна представляла собой территорию, до сих пор играющую в напольную игру «Твистер».
В ней, соревнуясь между собой, несколько человек пытаются встать руками и ногами на свободные разноцветные круги, нанесённые рядами на коврик. Ходы участников диктует запущенная рулетка. Кто не сумел скрутить свои конечности в непотребную стойку, тот и выбыл. Видимо, в отряд проигравших вошло практически всё население России, окунувшееся с головой в кредитный омут и борьбу за выживание. Остались только самые стойкие во главе с чиновниками, получившими высший спортивный разряд, и олигархами с их отпрысками. Судьи за рулеткой тоже не были обделены благами от весёлой и познавательной игры – акробатической забавы, позволяющей узнать о собственных возможностях устоять в невообразимых позах под ударами судьбы.
Большая зелёная вывеска «Универсальная ярмарка» прервала мои размышления о «Твистере». Металлический щит, напоминающий шляпу-котелок, висел над входом в место, где исходящий от денежных купюр аромат дурманил продавцов у прилавков и огорчал высокими ценами снующих туда-сюда покупателей. Хотя, надо признаться, что помятые полтинники и разглаженные сотни могли бы пахнуть намного сильнее. Но с государственных знаков России, путешествующих из Москвы до областных центров, а затем в провинциальные городишки, по дороге выветривалась большая часть парфюма.
Москва, Санкт-Петербург, Ярославль – все они свысока смотрели с разноцветных денежных купюр на шестидесятитысячный Борисоглебск. Часть снисходительного взгляда передавалась и ярмарке с зелёной шляпой. Ещё бы, по сравнению с огромными торговыми центрами мегаполисов, она вызывала лишь чувство жалости.
Когда я вступил в зону свободной торговли, мне привиделось, что вывеска ярмарки слегка поклонилась, а её котелок немного приподнялся в знак приветствия очередного посетителя.
В самом дальнем углу этого шумного балагана, чтобы не отвлекать серьезных людей от торговли помидорами и трусами, обитали продавцы подержанных книг. Кого-то из них я знал в лицо, здоровался, с кем-то мне пришлось познакомиться сегодня впервые...
Книги, особенно бывшие в употреблении, являлись моей страстью. Даже если прочитал и мне понравилось издание в электронной версии, я обязательно должен приобрести его в печатном виде. Только тогда слова, написанные в нём, чего-то значили для меня, имели некий вес, исчисляемый в граммах и сантиметрах леса, потраченных на создание страниц с текстом.
В человеке на подсознательном уровне заложена истина, как должны выглядеть знания и информация, вливающиеся в него. Каждая книга обладала собственной индивидуальностью, будто с выходом из печатного станка типографский рабочий вкладывал в неё частичку собственного сердца, а после выпускал в большое плавание. Её читали, перечитывали, забывали в транспорте, заливали кофе, над ней смеялись, плакали, о ней рассказывали друзьям и, главное, до неё дотрагивались человеческие руки. Через подушечки пальцев энергия от читающего передавалась шелестящему, пьяняще пахнувшему существу.
В процессе превращения слов и предложений в мыслимые образы на пожелтевших от солнечного света листах оставались еле заметные жирные пятна и аккуратные заметки карандашом. Эти следы времени нисколько не портили книгу, а добавляли в её образ манящую загадочность. Библиотечные штампы, автографы авторов, размашистые подписи владельцев создавали параллельную историю, не менее интересную, чем содержание романов.
Моя маленькая квартира вся была в книгах. Они лежали в шкафах, под столом, под кроватью и на кровати, а некоторые находились даже в туалете. Стопки старых томов и энциклопедий, обвязанные тесёмками, уютненько прижимались и грели друг друга в коробках, величаво лежали на тумбочке под телевизором.
Их накопилось такое количество, что они просто в один прекрасный день вытеснили мою вторую жену. Она ушла тихо-мирно, без скандалов и претензий, просто собрала чемоданы и закрыла за собой дверь.
Первая супруга говорила, что я неудачник, не могу зарабатывать деньги, и постоянно ходила недовольной. Обе они очень хорошие женщины, но как-то не сложилось. Детей за время нахождения в браках мы не завели, то не хватало финансов, то квартирные условия не позволяли. Но я не роптал на судьбу, а оставался со своими книгами, заново знакомясь с героями, жившими на их страницах. Познавал истину Сократа, читал дневники Марка Аврелия, восторгался дедуктивным методом Конан Дойля. В плане пристрастий меня можно было отнести к читательскому бомжу – потому что интересовало всё.
Тем временем я уже подходил к книжному месту на ярмарке. Это была стихийная торговля – у продавцов напрочь отсутствовали прилавки. Самыми цивилизованными виделись торговцы на раскладных столиках, все остальные выкручивались, кто как сможет. Книги загорали на расстеленных старых одеялах, теснились на крышках коричневых чемоданов прошлого века, чинно смотрелись на перевёрнутых деревянных ящиках, лежали на газетах прямо на асфальте, между делом почитывая передовицу. Вместе с книгами продавалась разная хозяйственная утварь: подстаканники, ложки и вилки, подсвечники и статуэтки. Особым почётом пользовались зарубежные монеты и почтовые марки.
Поздоровавшись с постояльцами книжного пятачка, я заметил у бетонного забора, отгораживающего ярмарку от остального города, незнакомого старичка. Почтенных лет мужчина с седой бородой обладал роскошной круглой копной волос, охватывающей всю голову. Лицо, находящееся в центре ореола торчащей в разные стороны серебристой растительности, излучало открытость и добродушие. Красная клетчатая рубашка и сероватая стильная жилетка выделяли его из толпы скучающих торговцев и вальяжно расхаживавших между рядами редких покупателей.
На четырёх кирпичах он обустроил стол из деревянного щита, на нём аккуратно лежали рядами книги. Подходя к мужчине, я заметил, что он тоже смотрит на меня, прищурив глаза сквозь квадратные, еле заметные очки с тонкой оправой.
– Салам алейкум, молодой человек, – заговорил он первым.
Мусульманское приветствие, переводимое как – «Мир вам», звучащее на ярмарке провинциального городка, затерявшегося на просторах России, абсолютно не вязалось с окружающей обстановкой. Инородная природа произнесённых слов моментально приобрела самостоятельную сущность и зависла в воздухе в центре книжного пятачка. Мягкое на слух выражение недоумевало, почему оно исходит от старичка славянской внешности и предназначено для покупателя, не обладающего кавказскими чертами лица.
«Разве я раньше был с ним знаком?» – этот вопрос, пронесшийся у меня в голове, глубоко вздохнул, будто бы хотел выпустить весь без остатка воздух из груди. Затем, напялив серые нарукавники, он начал с дотошностью архивариуса перебирать пыльные учётные карточки пережитых событий и выцветшие фото людей, с которыми меня сводила судьба. Ставя на видное место массивные библиотечные ящики, сгруппированные по годам, вопрос не нашёл в закоулках памяти подходящей зацепки.
– Алейкум ас-салам!– я решил поддержать игру старичка, похожего на одряхлевшего льва.
Два приветствия, встретившись вместе, словно взяв под мышки, в одно мгновение перенесли меня в Баку. В город детства и юности, прямо на Монтинский базар, в один из таких же воскресный дней.
Полосатые арбузы, маленькие круглые дыньки, жгуче-красные гранаты, белая черешня – всё это изобилие фруктов и овощей «с пылу, с жару» поступали с раскинутых по всему Азербайджану садов и бахчей. Я помню, как мы с папой садились на шестёрку – трамвай и ехали от Наримановского парка до конечной в этот разноцветный, ароматный рай. И с полными сумками, счастливые, возвращались обратно…
– Лев Валерьянович, бывший школьный учитель истории, – «царь зверей» представившись, прервал мой «полёт в прошлое». – Вот, продаю исторические книги из своей библиотеки. Жить на что-то надо…, – ничуть не стесняясь своих материальных трудностей, он продолжал разговор.
– Понятно, – ответил я с сочувствующими нотками, выходя на частоту собеседника.
– Я тоже родом из Баку, – продолжал старичок, – переехал в Россию в начале девяностых, а вот недавно пришлось на время переселиться в Борисоглебск…
Он делился своей биографией, не требуя обратной исповеди. В какой-то момент начало казаться, что Лев знает обо мне всё. Слушая его и кивая головой, я постепенно переводил взгляд на импровизированный прилавок, лежащий на четырёх кирпичах…
Почему-то сейчас строительные материалы прямоугольной формы коричневого цвета напоминали черепах на пятипалой горе. Каменные пресмыкающиеся держали на панцирях деревянный фанерный щит, словно Вселенную, на плоскость которой писатели выкладывали на суд читателей свои мысли, терзания и поиски.
Меня сразу где-то внутри ударило током, в голове заиграла музыка, нечто вроде смешения мугамов с современными мотивами.
Книги Льва Валерьяновича были сугубо о Баку и Азербайджане. От кустарной витрины пахнуло фруктами, будто я всё ещё находился на Монтинском базаре. Руки, не обращая внимания на мозг, потянулись к обложкам с изображениями величавой Девичьей башни, витиеватых орнаментов, напоминающих пламя огня, монументального памятника Кирову на фоне городской бухты.
– Вам не жалко расставаться с этими книгами? – мой вопрос явно не отличался тактичностью. Понятно, что историку нужны были деньги, но ответ меня удивил.
– Нет, не жалко, – он снял очки и начал протирать стёкла мягкой жёлтой бархатистой тряпочкой, вынутой из левого кармана. Лицо Льва при этом стало каким-то беззащитным, – для кого-то это прошлое, а для некоторых...
Он внезапно сделал паузу в беседе и многозначительно взглянул на меня. В его словах почувствовались нотки таинственности.
– Вот прочтёте их, вспомните свой город, узнаете новое и возвращайтесь. Я подберу для вас ещё что-нибудь интересное.
Он протянул мне две книги. Одна посвящалась Атлантиде и океану Тетис. На чёрно-белой мягкой обложке была изображена в негативе половина женского лица. В левом нижнем углу притаились два слова на непонятном языке. Вторая книга была миниатюрного формата, размером в четвертую часть машинописного листа, и имела светло-кремовый фон. Казалось, что на ней забыли разместить названия. Только позже я заметил на корешке надпись красными буквами – «Баку».
– С вас 161 рубль, молодой человек, – историк, не упуская собственной выгоды, предъявил мне счёт в словесной форме. Затем ухмыльнулся сквозь золотистую бороду, сделав важное уточнение, – 161 – число Фибоначчи – число Бога!
Невидимый пузырь тайны, взращённый Львом Валерьяновичем, стал расширяться. Непонятно, откуда он узнал, что я тоже родом из Баку? Какие секреты скрывал простой школьный учитель? И почему именно книгу об Атлантиде он продал мне как раз после сновидения об Эйрен и исчезнувшей цивилизации? Но я не стал сдувать призрачный шар, набитый одними только вопросами. Иной раз не хочется тут же снимать завесу с тайны, пытаясь для начала насладиться её присутствием. Щекотание нервов, чувство страха, выброс адреналина – это то, жажда чего живёт в каждом человеке, и в какой-то момент проявляется во всех мыслимых палитрах. Боевая раскраска наносится на лицо, и мы вступаем в схватку с внутренними монстрами и внешними врагами…
Решив, что именно сейчас наступил этот момент, я расплатился со стариком и пожелав нам обоим скорой встречи, направился домой, чтобы в спокойной обстановке переварить встречу с мистерией с львиным лицом…
Прошло несколько часов. Приготовленный мной в полном одиночестве и на скорую руку ужин распространял по квартире запах пузатых котлет и воздушного картофельного пюре. Еда из полуфабрикатов поднимала с тарелки клубы пара и немного смазывала изображения в маленькой книжонке о Баку, приобретенной на ярмарке.
Я любил читать за едой ещё с детства. Мне не удалось избавиться от этой дурной привычки и в свои пятьдесят с хвостиком лет. Чувствуя моё недовольство собой, чёрно-белые фото достопримечательностей города смотрели со страниц то ли с укором, то ли с пониманием.
Старый Баку не спеша делился своей долгой историей. Дворец ширваншахов, бульвар, крепость, Губернаторский садик… Я дочитал книгу практически до середины, открыв разворот на 160-й и 161-й страницах. Между ними лежал желтоватый листок с текстом, написанным от руки разноцветными шариковыми ручками. Основные чернила были синими, все имена – красными, а для последнего предложения был выбран почему-то зелёный цвет.
Неровный почерк не отличался разборчивостью, но мне он показался таким знакомым. Буквы напоминали острые камни, о которые можно ненароком пораниться, хотя сквозь напряжение слов сочилась искренняя любовь и щемящая тоска. Я начал вчитываться в текст:
«Бог долго искал город, в котором жило самое большое количество счастливых людей по отношению ко всем горожанам. Он побывал во всех городах Земли в разное время, – и в тех, которые уже давно исчезли, и в тех, в которых люди будут жить ещё долгие тысячелетия. Взгляд его остановился только на одном-единственном месте, расположенном на берегу Каспийского моря – на Апшеронском полуострове, – городе Баку.
В нём ветер считался таким же обычным явлением, как и палящее знойное солнце. Воды Каспия с нежностью ласкали его, а свет, исходящий от города, виднелся далёко за его пределами.
В Баку в восьмидесятых годах девятнадцатого века от Рождества Христова было много счастья и радости, но именно там подавляющее большинство жителей тогда не верили в Бога.
Удивился Всевышний и решил направить туда посланника, который жил в городе огней в то время, чтобы он смог раскрыть эту тайну. Этот человек должен был посетить Баку и ближайшие к нему места в разные эпохи его существования от зарождения жизни до наших дней.
Но Бог знал, что понять и почувствовать можно только то, что является единым целым. И даровал он городу сердце и душу, и наделил его разумом и характером, чтобы посланник и город могли разговаривать друг с другом, как равный с равным. И настало время собираться домой, чтобы отыскать невидимое и понять непонятное, а кто читает эти строки, тот и будет тем посланником...»
«Странный…Очень странный листок. Неужели учитель истории заделался в сектанты? Именно они любили распространять подобные послания», – подумалось мне.
Во рту пересохло, и я взял стакан воды, чтобы немного смочить горло…
