Снеги

По мотивам стихотворения Евгения Евтушенко «Идут белые снеги…»

Уцепившись крошечными ручонками за невидимые нити, тянущиеся с самых небес, полчища снежинок медленно спускались по ним, как по канатам, вниз, на землю. У каждого пушистого кристаллика за спиной висел рюкзачок, в котором он нёс душу некогда умершего человека. Так случилось, что именно сегодня свыше поступило указание на мгновение соединить несоединяемое и закрыть глаза на существование незыблемых границ между двумя мирами.

Дозорные, наряженные в ангелов и демонов, демонстративно отвернулись от снежных диверсантов, преодолевающих контрольную полосу. А белые мошки ëжились и цепенели от самой мысли, что сзади находятся сгустки неизведанной энергии, впитавшие в себя переживания и эмоции множества поколений людей, живших веками на планете Земля.

Но отказаться от необычной миссии они не могли. Сам Всевышний поставил размашистую подпись на туристической визе, выданной блуждающим в иной реальности душам. Те приняли поездку на грешную Землю как подарок, решив, что вот сейчас они смогут закончить незавершённые дела и понять то, чего не поняли при жизни.

Любови Петровне, скоропостижно ушедшей десять лет назад, удастся, наконец, увидеть внуков, которые тогда ещё не родились. Серёге, погибшему в автомобильной аварии на трассе Москва – Владимир, будет позволено узнать, как живётся без него красавице-жене Светлане. А знаменитому поэту Женьке из сибирского посёлка Зима – послушать свои стихи в прочтении других, а также узнать, не забыли ли о нём на любимой его сердцу родине, в России.

Время на маршруте, который преодолевал скорбный караван, шло медленно и, чтобы скоротать его в походе, каждая из душ находила дело по сердцу. Понятно, что такого органа, да и любого другого, в божественной субстанции не существовало. Но путешественники всё равно мыслили человеческими категориями и хоть немного, но ощущали себя людьми с телами, которые у них были ещё совсем недавно.

Любовь Петровна, держа виртуальные спицы, плела невидимые носки внукам. Серёга представлял, что он в полном здравии опять гонит свой «Фольксваген» по шоссе.

А Евгений Александрович, в такт движению снежной точки, читал и читал свои произведения вслух, разбавляя тишину январской морозной ночи:

Идут белые снеги,
как по нитке скользя…
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.

Чьи-то души бесследно,
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли…

Поэт вспоминал, как одним из апрельских дней две тысячи семнадцатого года от Рождества Христова, собрав свои пыльные воспоминания и глубокие раздумья в старую, ещё мамкину авоську, он держал путь на небеса. Тогда, как и сейчас, шёл снег, но почему-то движения у снежинок были от обратного – снизу вверх. Так его душа, вместе с крошечными созданиями, напоминающими лебяжьи пушинки, парила под потоками ветра, поднимаясь всё выше и выше.

Идут белые снеги…
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.

Я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.

Последние слова – «Никогда, никогда...» – звучали как приговор, пульсирующий кровью в висках. Он словно передавал морзянку в Космос, принимающий в этот момент нового жителя.

«Но никогда не говори «Никогда»», – сказал не такой уж и грустный Женька, понимая, что уже скоро его розовые пятки коснутся зелёной травы. А почему он был в момент путешествия без обуви и зачем уже пожилой по земным меркам человек звал сам себя «Женькой» – это было понятно. Ведь в том, вечном мире можно было превращаться в любого – как по возрасту, так и по обличию. Тормозов там не существовало – кем ты захочешь быть, тем и будешь.

И я думаю, грешный,
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?

Поэт продолжал читать свои стихи. Но голос его почему-то стал задваиваться, будто его разводила невидимая рука звукорежиссёра.

А любил я Россию
всею кровью, хребтом –
ее реки в разливе
и когда подо льдом,

дух ее пятистенок,
дух ее сосняков,
ее Пушкина, Стеньку
и ее стариков.

Евгений Александрович начал осознавать, что его декламацию перебивает другой голос. Более молодой и абсолютно не желающий следовать ритмике прочтения автора.

Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно,
для России я жил.

И надеждою маюсь,
(полный тайных тревог)
что хоть малую малость
я России помог.

Душа Женьки была уже в нескольких метрах от Земли. Ещё мгновение – и она очутилась в небольшом зале библиотеки. Незнакомый мужчина с выражением читал его стих. Негромко играла музыка, сопровождающая выступление чтеца, отчего фразы становились ещё более выразительными и яркими, будто бы их вытащили на свет и стали разукрашивать разноцветными красками.

Пусть она позабудет,
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда.

Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня,

Поэт продолжал слушать знакомые строки, всё больше и больше растворяясь в них, проникая частичками себя между словами и буквами. Он как будто скреплял их между собой навсегда божественным клеем вечности. Похоже, что стихии, которая смогла бы разделить эти уже намертво связанные потоки звуков, в природе просто не существовало.

Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.

Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я.

«В силе, в силе!» – вдруг крикнул про себя Женька Евтушенко, поняв наконец, что двух разделённых миров не существует и все мы живём в едином пространстве. Просто некоторые по-разному видят и ощущают то, что происходит вокруг них. Как те, которые будто бы живут, так и другие, которые считаются мёртвыми.